Ношу жизни не получишь, будто носилки с камнями от прораба на стройке. А когда бросаешь свою ношу — опустошаешься.

... я люблю всё хрупкое, всё уязвимое. Только драгоценные вещи всегда уязвимы и ломки. Уязвимость — свидетельство их драгоценности.

...животному прежде всего доступно вещественное, а не аромат, не ореол, как принято говорить. Но ты — человек, и питает тебя смысл вещей, а не вещи.

— Из ваших воспоминаний мог бы выйти ряд прелестных очерков.

Если вы прочтете в какой-нибудь книжке, будто отец любил глупого сына больше умных своих сыновей, так и знайте, что это писал человек бездетный.

— Говорю тебе, Арам, деньги — это ничто. Бога все равно не подкупишь.

... пусть, пусть презирала бы, хоть всю жизнь, но — пусть бы она жила, жила!

— Пусть бьют, пусть смеются. У идеалистов-фивософов в умных книжках сказано: смеясь, чевовечество гасстается со своим пгошвым. С позогным пгошвым, добавлю я от себя ценную, своевгеменную мысль.

...человек — единственное существо во всей органической жизни природы, которое перерастает пределы созданного им, поднимается вверх по ступенькам своих замыслов, рвется вперед, оставляя достигнутое позади.

Это не по силам — будто не одной жизнью живешь, а сразу несколькими.

...постепенная эволюция к любовным отношениям – не лучшее их начало. Это скорее упущение, при котором никто не обязан нести ответственность за то, что выступил в роли подходящего материала для отношений. Планка слишком занижена.

Хороший Парень рассчитывает прорвать твою оборону измором в надежде на то, что в один прекрасный день ты капитулируешь – вероятнее всего, после разрыва с любовником или под влиянием алкоголя – и одаришь его Трахом из Жалости.

Если верить статистике о населении мира, то в нем рождается больше мужчин, чем женщин. Полагаю, они, по большей части, погибают от питания китайской лапшой или трагических инцидентов во время лазанья по дому,...

...не все дозволено в любви и на войне – и чем активнее ты будешь играть против этого правила, тем меньше тебе понравится результат.

Женщины - они все так устроены. У них жесткий диск огромный, а оперативная память крошечная!

Жизнь безрадостна и обыденна, но, рассказывая о себе, мы дарим себе прошлое, какого достойны, дарим себе сказку…

Здесь охотно изливают душу, но жалостные признания остаются монологами и растворяются в пустоте.

Кто создал великую Россию? Народ? Да, конечно, хоть народ в России, как и везде, глуп совершенно. Но без царей он не создал бы ничего. Как странно! Исключите Петра, и вы увидите, что дари наши не блистали ни умом, ни талантами, ни добродетелью. Добродетелью не блистал, впрочем, и Петр… А что было бы с Россией без этих маленьких людей? Правда, у нас сохранилось бы в Новгороде вече. Зато в Киеве хозяйничали бы поляки, в Риге — шведы, на юге — турки и татары, в Сибири — китайцы или дикари…

Одна из самых больших наших ошибок – попытка завоевать друзей, рассказывая им о себе: о своих страхах, проблемах и радостях. Завоевывать друзей нужно, укрепляя общие интересы и связи, которые послужат общему благу.

Не позволяйте своим страхам пускать корни

Столкнувшись с проблемой, многие знают, что делать, но боятся осуществить перемены или сделать первый шаг.

Можно подумать – ее исцелил объектив.

Каждый шныр традиционно боится двух вещей. Первая: оказаться внутри Горшени и торчать у него в животе, издавая одинокие крики и дожидаясь, пока кто-нибудь догадается тебя спасти. Вторая: что Горшеня его не съест и это будет означать, что с тобой что-то не так, потому что Горшеня ест лишь тех, кого любит.

...вся его жизнь была как бы заключена в этой книге, и он с тайной радостью листал ее при всяком удобном случае. Каждое имя, каждый счет вызывали множество воспоминаний, были связаны с множеством интриг и чужих тайн, с множеством обращенных к нему просьб, так что книга стала как бы мерилом его могущества.

Иззи следует за мной до двери, подает перчатки и улыбается во весь рот, демонстрируя щель между передними зубами. У меня кружится голова, когда я смотрю на сестру; желудок стремится вывернуться наизнанку; но я глубоко вдыхаю и думаю о том, как буду считать шаги. Думаю о полете во сне.
Раз, два, три, скок.

Как говорит моя подруга Танечка, нужно почаще вспоминать себя в молодости. И тогда поступки наших детей не покажутся нам такими ужасными, а поведение - безрассудным.
Надо прислушиваться к умным людям! В этом и заключается зрелость ума. Так-то, Леночка!
Это я о себе.

– Он как Купидон, – сказал Фрэнк.
– Купидон в хорошей физической форме, – согласился Перси.
– Вы мне льстите, – проговорил Танатос. Голос его был так же великолепен, как и он сам: низкий, мелодичный. – Меня часто принимают за бога любви. Смерть имеет больше общего с любовью, чем вы можете себе представить. Но я – Смерть. Можете мне поверить.

Истина всегда была людям дороже счастья… к сожаленью, за последние две тысячи лет они пока еще не выяснили в точности, в чем она заключается.

— И ведь как же мы сроднились с вами за это время, мисс… Вы живете моими мыслями, я мучаюсь вашими страхами.

— Бежать надо, когда есть что сохранять. У меня не осталось…

И чтоб после себя не корить
В том, что сделал кому-то больно,
Лучше добрым на свете быть,
Злого в мире и так довольно.

Если во что-то веришь, а потом начинаешь эту веру объяснять, то быстро её теряешь. Твоё только то, о чем ты молчишь.

– На языке горько – зато потом сладко, – сказал Фрэнк. – Я ненавижу эту пословицу.
– Но она справедлива. Как теперь говорят: без труда не выловишь и рыбку из пруда? Та же самая мысль. Ты делаешь что-то легкое, доставляющее тебе удовольствие, умиротворяющее, а потом оно, как правило, оборачивается горечью. Но если ты выбираешь трудный путь, то в конце пожинаешь сладкие плоды. Долг. Самопожертвование. Это не пустые слова.

Никому не нравится война – если он, конечно, не дурак. Но война рано или поздно находит всех. Это неизбежно.

– Сын Нептуна! – провозгласил Финей. – Я сразу почувствовал, что от тебя пахнет океаном, Перси Джексон. Я тоже сын Нептуна, если тебе известно.
– Да… ну. Замечательно. – Перси потер глаза.
Вот уж повезло – быть в родстве с этим грязным стариком. Он надеялся только, что не у всех сыновей Нептуна такая судьба. Начинаешь с того, что носишь сумку через плечо, а потом оглянуться не успеешь, как бегаешь в халате и розовых тапочках-зайчиках – гоняешь куриц газонокосилкой.

Любой дом, мадемуазель, имеет глаза и уши.

— А можно мне взять с собой книжку?
— Ладно, возьми. Почитаешь в машине. Но когда мы приедем, оставишь ее в машине. Это невежливо — приходить в гости с книжкой.

– Я думал, что Плутон – бог мертвых. Теперь я узнаю, что есть какой-то другой бог – Танатос. А тут еще Врата смерти и из этого пророчества – пророчества семи. Что все это значит?
– Хорошо, я поясню. – Нико глубоко вздохнул. – Плутон – бог подземного царства – Царства Мертвых, но настоящий бог смерти, который отвечает за то, чтобы души отправи-лись в подземный мир и оставались там, это помощник Плутона – Танатос. Он вроде как… Ну, хорошо, вот представь: Жизнь и Смерть – это две разные страны. Все хотят быть в стране Жизнь. И потому существует охраняемая граница, чтобы люди не пересекали ее без разрешения. Но это протяженная граница с большим числом дыр в заборе. Плутон пытается заделать все эти бреши, но все время возникают новые. Вот почему ему нужен Танатос – он вроде как пограничный контроль, полиция.
– Танатос ловит души, – сказал Перси, – и депортирует их назад в Царство Мертвых.
– Именно, – кивнул Нико. – Но вот теперь Танатоса захватили в плен и заковали в це-пи.
– Постой… – Фрэнк поднял руку. – Как это можно заковать в цепи Смерть?
– Такое уже бывало, – ответил Нико. – В...

Октавиан поднял руку.
– Но всемогущий, всесильный повелитель Марс, разве это плохо, если мы перестанем умирать? Если мы будем жить вечно…
– Не будь глупцом, мальчишка! – взревел Марс. – Бесконечная бойня без конца? Резня, не имеющая смысла? Враги, которые восстают из мертвых снова и снова, враги, которых невозможно убить? Ты этого хочешь?
– Ты – бог войны, – вступил в разговор Перси. – И ты не хочешь бесконечной резни?
Инфракрасные очки Марса засияли еще ярче.
– А ты, как я посмотрю, грубиян. Может, я и дрался с тобой прежде… Могу понять, почему мне захотелось тебя убить. Я римский бог, мальчик. Я бог военной мощи, которую используют для благих целей. Я защищаю легионы. Я радуюсь, когда попираю тела врагов, но я не люблю беспричинной бойни. Я не хочу войны без конца. Ты еще узнаешь это. Ты будешь служить мне.

Опрос общественного мнения,
весьма стихиям соприродного,
всегда родит во мне сомнения
в достоинствах ума народного.

Интересная вещь происходит со временем. С одной стороны, ты всецело от него зависишь: встаешь с солнцем, в полдень ищешь убежище от жары, к вечеру готовишься к ночлегу, ночью — спишь. А с другой — оно теряет свой смысл, утрачивает свою ценность, такую значимую в той жизни, где время — деньги.

И такую я в себе почувствовал жажду к жизни, такую уверенность в себе, что немедленно представил себя чудовищем, пожирающим сырую плоть. Я был доволен собой настолько, что без труда мог бы кормить этим сырым мясом с руки любую изнеженную принцессу. И та не сумела мне отказать.

Всё приходит вовремя к тому, кто умеет ждать.

…этот переходный скачок, эта капитуляция. Где противоположные идеи слились и лишились своей противоположности.

Любое наказание — насмешка над преступлением.

Если живешь так, как хочешь, если всегда остаешься собой и окружаешь себя только хорошими, самыми лучшими людьми, то умирать совершенно не страшно.
— Как-то это не логично. Если человек счастлив, ему хочется жить долго-долго, разве нет? Хочется быть счастливым как можно дольше. Целую вечность.

— Если присмотреться, чисто белого цвета в облаках мало, однако люди говорят, что они белые.

...я нуждалась в том, чтобы мне платили за то, что я делала. Но окаменелости стали теперь для меня значить больше, чем деньги, — они стали целью жизни, целым каменным миром, частью которого была и я сама.

Природа уже так насытила благостной сладостью, что захотелось человечьего перцу. Отношений захотелось, общений, конец которых неизбежен – все люди враги, но зато как интересны извилистые пути.